В период сумбурного расцвета горбачевской перестройки среди ученых бродила идея (или быть может прогноз) что создание двухпалатного парламента, в частности профессиональной палаты типа сената будет способствовать принятию правильных решений в политике и экономике. Одним из центров активности в то время был Новосибирский Академгородок. Летом 1988 года тамошние ученые приняли смелое по тем временам решение попытаться избрать в качестве «сенатора«» А.Д. Сахарова. Они, как им казалось, контролировали избирательные участки в Академгородке и не боялись подтасовок при подсчетах голосов. Плюсы от такого избрания сводились бы к следующему: во-первых у сенатора будет хорошая трибуна, что позволит доносить свои идеи до большего числа людей. Кроме того при удачном стечении обстоятельств сенатор будет иметь небольшой секретарский штат, что позволило бы А.Д. разгрузиться от технической стороны правозащитной деятельности, которой он все равно занимался. Мои друзья в Новосибирске были готовы выдвинуть А.Д. Однако им хотелось получить согласие, или хотя бы не категорический отказ Сахарова. Мой друг и коллега Гриша Сурдутович попросил меня попытаться выйти на Сахарова и провести с ним неофициальную часть переговоров. По моей просьбе Леня Литинский представил меня А.Д.

Мы прибыли на Чкалова. Сославшись для полноты картины, что моим учителем был Юрий Борисович Румер, я изложил А.Д. существо предложения и аргументацию, приведенную выше. Сахаров поблагодарил за предложение и в довольно мягкой форме отказался. Причины отказа были таковы: «Что касается трибуны, то несколько лет назад она действительно была очень нужна. Сейчас же я имею неограниченную трибуну за рубежом. Да и здесь я могу опубликовать практически все, на худой конец обратившись к Горбачеву». «Кроме того я считаю, — сказал А.Д., — что одна из самых главных задач депутата — это конкретная помощь тем сотням тысяч избирателей, которые его избрали. У них будут протекать крыши или их будет обижать местное начальство и т. п. Я по своему характеру не могу быть в стороне от таких повседневных забот. Еще одна трудность это значительная удаленность от Новосибирска».

Еще пообсуждав, в какой мере наличие помощников сможет скомпенсировать удаленность, я посчитал все аргументы изложенными и собрался уходить, тем более, что в дверях появилась следующая смена посетителей.

Из смысла разговора следовало, что это конкретное предложение Сахаров слышал в этот раз впервые. Но его ответы были глубоко и всесторонне продуманы. Уже тогда это произвело на меня большое впечатление. Казалось, что этот человек предвидел содержание разговора до его начала, успел изучить и обдумать все смежные проблемы. Впоследствии это впечатление лишь усилилось.

Год спустя мне довелось еще раз участвовать в тематической беседе с А.Д. В это время в Москве находился с визитом американский физик из Лос-Аламоса Джон Трэйвис. Он занимался компьютерными суперпрограммами для изучения реальных последствий аварий, включая взрывы на атомных станциях. Джон, которого неофициально звали Джеком, посетил ряд институтов, занимающихся аналогичной проблемой. Он вынашивал идею начать международное сотрудничество в области безопасности атомных станций, где такое сотрудничество выглядело естественным. В России в это время наблюдался всяческий интерес к безопасности АЭС. Он был вызван Чернобылем в полном соответствии с поговоркой о грянувшем громе и крестящемся мужике.

Мы с Джеком довольно много обсуждали проблему, стараясь нащупать возможности для научных контактов между учеными двух стран. Джеку пришла в голову идея поговорить об этом с Сахаровым. На этот раз я позвонил Сахарову сам, напомнил о своем прошлом визите и спросил, возможна ли встреча с такой тематикой. Сахаров спросил: «Где вы сейчас находитесь и когда сможете приехать?»

Через час мы сидели в комнате Андрея Дмитриевича и вели разговор, в котором в отличие от первой встречи я мог участвовать профессионально, а не только с общечеловеческих позиций. Кратко концепция Сахарова была следующей. Человечество в будущем не сможет прожить без атомной энергетики. Однако, оно поторопилось с началом атомной эры. В научном плане готовность имеется. Но в плане безопасности это далеко не так. Ряд аварий на атомных станциях, особенно Три Майл и Чернобыль — тому свидетельство. Эта преждевременная активность поставила всю проблему в очень тяжелое положение. Еще одна крупная авария — и атомная энергетика полностью себя дискредитирует.

В этих условиях единственный выход — ввести мораторий на атомную энергетику лет на двадцать-тридцать. Недостаток энергии на такое время в глобальном масштабе можно скомпенсировать, введя повсеместно энергосбережение. Кроме того, уже сейчас нужно начинать широким фронтом исследования по полностью безопасному, например подземному, расположению атомных станций. За это время, глядишь, подоспеет техническая высокотемпературная сверхпроводимость, что позволит стратегически располагать станции в местах, слабо пригодных для жилья. Можно выполнить и условия по геологии в зоне расположения станций, чтобы даже в случае аварии не было опасности для окружения. Я заметил, что вопрос не столь прост, например сразу видно что подземное расположение затрудняет решение вопросов охлаждения. Сахаров сказал: «Я не предлагаю готового решения. Вопрос действительно очень трудный и я это сознаю. Но во-первых интуиция говорит мне, что он разрешим и во-вторых, и это главное, другого решения я вообще не вижу. В самом деле, какую бы хитрую систему безопасности вы ни создали, найдется еще более хитрая ошибка или случайность, которая ее обойдет. Это лишь дело времени. Я считал бы необходимым убедить человечество, что рисковать больше нельзя. На мой взгляд подземное расположение — единственное ответственное решение. Оно имеет еще и то бесспорное преимущество, что значительно легче будет решаться вопрос о выводе станций из эксплуатации и их последующем долговременном консервировании. А по этому последнему вопросу знания специалистов находятся на девственном уровне.

Можно было бы предложить следующую последовательность действий. На первом этапе необходимо принять международное соглашение о полном запрещении наземного строительства новых атомных станций (аналогичное запрету наземных испытаний). На следующем этапе одновременно развивать альтернативные источники энергии и энергосбережение и закрывать существующие наземные станции. И лишь когда будет принята и опробована конструкция подземного варианта станции, можно начать широкое развитие атомной энергетики».

Андрей Дмитриевич считал, что сейчас было бы очень полезным совместные действия ученых двух стран. Джек сказал, что это очень интересно и по возвращении в Штаты он поговорит о возможности взаимодействия со своим директором. Сахаров был в хорошем расположении. На прощанье сделали несколько снимков, которые по счастью сохранились.

Быстротечная жизнь распорядилась так, что обсуждавшееся взаимодействие никогда не состоялось, во всяком случае с этими участниками, однако в деталях продуманное предложение Андрея Дмитриевича до сих пор кажется мне наилучшим. Я посчитал для себя необходимым изложить его достаточно подробно еще и потому, что оно не является общепризнанным и более того не разделяется большинством профессинальных специалистов по атомной энергетике. Представляется, что обдумывание в деталях и всесторонне каждого предложения является одной из самых сильных черт, характерных именно для Сахарова. Интересно, что это свойство отнюдь не обычное. Оно вообще не типично для ученых, которые по роду своей работы стараются сузить а не расширить проблему.

Быть может, редкое объединение в одном человеке стремления предельно сузить проблему для ее решения и предельно расширить для выяснения ее применимости в реальной жизни есть одна из главных причин той выдающейся роли, которую суждено было сыграть Сахарову в физике и истории.

Из сборника «Он между нами жил», 1996.