В июне 1948 года из сотрудников Физического института им. П.Н. Лебедева Академии наук СССР (ФИАН) создается «специальная теоретическая группа» под руководством Игоря Тамма, перед которой была поставлена задача разработки конструкции нового вида ядерного оружия — водородной бомбы. В состав этой группы был включен и младший научный сотрудник института Андрей Сахаров.
«В 1946 и 1947 году я дважды отказался от искушения покинуть ФИАН и теоретическую физику переднего края. В 1948 году меня уже никто не спрашивал», — напишет он.
Участие в секретных военных разработках требовало от ученых абсолютной политической лояльности. Осенью 1948 года Сахаров получает предложение вступить в партию, но находит в себе мужество отказаться.
«Я не могу вступить в партию, так как мне кажутся неправильными некоторые ее действия в прошлом, и я не знаю, не возникнут ли у меня новые сомнения в будущем», — заявил он в лицо генералу госбезопасности, который сделал ему это предложение, и добавил, что осуждает массовые аресты невиновных и жесткое раскулачивание крестьян.
В то время подобные слова могли дорого обойтись любому другому человеку, но талантливый молодой физик был слишком важен для военного проекта, и Сахарова не тронули.
Группа Тамма работала в условиях строгой секретности. По данным разведки, аналогичные работы велись в США, но советские физики смогли вырваться вперед. Уже в августе Сахарову удается решить главную задачу — предложить общий принцип устройства термоядерного боеприпаса, который получит название «слойка».
Здесь сыграла свою роль уникальная многогранная одаренность Сахарова, сочетание в нем талантов физика-теоретика и конструктора. Уже вскоре другой участник группы, впоследствии лауреат Нобелевской премии по физике Виталий Лазаревич Гинзбург (1916–2009), дополнит идею Сахарова своими предложениями, и это позволит приступить к практической работе по созданию опытного образца водородной бомбы.
В начале 1949 года руководство советского Атомного проекта предложило Сахарову перейти с научной работы в ФИАНе в секретное конструкторское бюро-11 (КБ-11), которое занималось практическими аспектами создания ядерного оружия. Отказаться от этого предложения, которое исходило лично от Лаврентия Берии, было невозможно.
В марте 1950 года Сахаров назначается заведующим лабораторией теоретического отдела КБ-11 и переезжает из Москвы на постоянное жительство на территорию КБ-11, которое располагалось в поселке Саров в 500 км от Москвы и в 80 км от Арзамаса. Так он оказался недалеко от родины своих предков. Между собой физики называли это место просто «Объект», а в официальных документах оно в разные годы фигурировало под условными названиями «город Кремлёв», «Арзамас-75» и «Арзамас-16».
Для Сахарова, как и для других сотрудников КБ-11, переезд на «Объект» означал почти полную изоляцию от внешнего мира. В городе, окруженном колючей проволокой, для ведущих специалистов, к числу которых принадлежал Сахаров, были созданы максимально комфортные условия для жизни и работы. Сахаров получал огромную по меркам того времени заработную плату, для проживания ему с женой и детьми была предоставлена половина благоустроенного коттеджа. По сравнению с крайней бедностью жителей окрестных деревень быт обитателей «Объекта» казался едва ли не счастьем, однако Сахаров знал и его изнанку.
«Город, в котором мы волею судьбы жили и работали, <...> представлял собой некий симбиоз сверхсовременного научно-исследовательского института, опытных заводов, испытательных полигонов и большого лагеря, — вспоминал он. — (...) Руками заключенных строились заводы, испытательные площадки, дороги, жилые дома для будущих сотрудников. <...> В 1950–1953 гг. мы жили рядом с этим лагерем. Ежедневно по утрам мимо наших окон с занавесочками проходили длинные серые колонны людей в ватниках, рядом шли овчарки».
Жизнь Сахарова будет связана с «Объектом» на протяжении восемнадцати лет. Все это время рядом с ним будут коллеги, выдающиеся ученые Игорь Тамм, Юлий Харитон, Игорь Курчатов, Яков Зельдович, Лев Арцимович, Исаак Померанчук и другие. Главной задачей, стоящей перед ними, по-прежнему останется создание и совершенствование ядерного оружия.
Андрей Сахаров окончательно покинет «Объект» только в июле 1968 года, когда власти признают его политически неблагонадежным и отстранят от секретных работ в военной сфере.
Жизнь Сахарова будет связана с «Объектом» на протяжении восемнадцати лет. Все это время рядом с ним будут коллеги, выдающиеся ученые Игорь Тамм, Юлий Харитон, Игорь Курчатов, Яков Зельдович, Лев Арцимович, Исаак Померанчук и другие. Главной задачей, стоящей перед ними, по-прежнему останется создание и совершенствование ядерного оружия.
Андрей Сахаров окончательно покинет «Объект» только в июле 1968 года, когда власти признают его политически неблагонадежным и отстранят от секретных работ в военной сфере.
Мысль об использовании в мирных целях ядерной энергии, которая выделяется в процессе синтеза (слияния) ядер легких элементов (изотопов водорода) с образованием более тяжелых ядер гелия возникла и развивалась параллельно с работами по созданию водородной бомбы, эффект которой основан на том же физическом процессе. По воспоминаниям Сахарова, он впервые задумался о возможности не взрывного, а управляемого термоядерного синтеза в 1949 году, а в 1950-м познакомился с работой начинающего физика Олега Лаврентьева, который разработал принципиальную схему устройства термоядерного реактора. Идея Лаврентьева оказалась нереализуемой, так как его конструкция не позволяла удерживать раскаленную плазму в камере реактора, однако Сахаров нашел решение этой проблемы. Он предложил изолировать плазму от стенок камеры при помощи магнитного поля огромной мощности.
Позднее установка такого типа получит название «токамак» (тороидальная камера с магнитными катушками).
Бывший научный руководитель Сахарова, а в это время уже его старший товарищ Игорь Тамм, выполнил расчеты, подтвердившие теоретическую возможность создания такой установки.
«Все дальнейшее развитие идеи магнитной термоизоляции осуществлялось нами совместно. Вклад Игоря Евгеньевича был особенно велик во всех расчетах и оценках и в рассмотрении основных физических концепций», — вспоминал Сахаров.
Руководитель советского Атомного проекта Игорь Курчатов высоко оценил не только научную значимость этой совместной работы, но и ее перспективы с точки зрения будущего развития энергетики. По его предложению, 5 мая 1951 года будет издано Постановление Совета Министров СССР об организации работ по управляемому термоядерному синтезу (первая в мире правительственная программа такого рода) и будут выделены средства, необходимые для продолжения исследований.
В 1950–60-х годах Сахаров и Тамм изложат теорию магнитного термоядерного реактора в серии научных статей. Сахаров выдвинет еще несколько идей, позволяющих приблизиться к практической реализации управляемого термоядерного синтеза, однако основные работы по этой теме будут вести уже другие ученые.
На сегодня управляемый термоядерный синтез рассматривается как основа ядерной энергетики будущего, поскольку в отличие от обычного атомного реактора, использующего реакцию распада тяжелых элементов, термоядерный реактор является более «чистым» в экологическом отношении и технологически гораздо более безопасным. Однако практическая реализация идеи управляемого термоядерного синтеза столкнулась с огромными трудностями. Хотя сооружение первых экспериментальных токамаков началось в СССР еще в середине 1950‑х гг., полномасштабное решение этой задачи пока не найдено даже на современном уровне развития науки и технологий. В настоящее время на юге Франции в районе города Кадараш при участии ученых и инженеров многих стран, включая Россию, ведется строительство Международного экспериментального термоядерного реактора (ITER). В случае успеха этого проекта перед человечеством, несомненно, откроются новые технологические горизонты.
Общественная атмосфера последних лет сталинского правления была особенно тяжелой. В условиях холодной войны политическое руководство страны сделало ставку на изоляционизм, официальная пропаганда обосновывала превосходство СССР над Западом в первую очередь сплоченностью советского общества на основе «единственно верного» учения Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. Как следствие, самые примитивные марксистские догмы агрессивно внедрялись даже в сферах, предельно далеких от идеологии, в том числе в естественных науках. Жесточайший разгром генетики и кибернетики, сопровождавшийся репрессиями против ученых, надолго затормозил развитие в СССР этих наук. Подобная участь грозила и фундаментальной физике. С конца 1940-х годов выдвинутые западными учеными Альбертом Эйнштейном, Вернером Гейзенбергом, Нильсом Бором и другими концепции в области квантовой физики и теории относительности подвергались травле в партийной прессе как «идеалистические извращения в физике».
Очередная статья такого рода, озаглавленная «Против реакционного эйнштейнианства в физике», вышла 13 июня 1952 года в газете «Красный флот» — официальном органе Военно-морских сил СССР. Ее автор, член-корреспондент Академии наук СССР философ Александр Максимов, утверждал: «Идеалистические бредни Эйнштейна не есть только дань незнанию современной научной материалистической философии, являющейся единственно передовым научным мировоззрением, но и проявление активной борьбы с этой философией».
Появление подобных статей в то время было предвестником приближения очередной политической кампании по борьбе с «врагами народа». Советские физики — последователи «эйнштейниатства» — в любой момент могли быть объявлены не только носителями враждебной философской доктрины, но и пособниками идеологического противника.
Чтобы предотвратить разгром, угрожавший науке, ведущие ученые-физики в декабре того же года направили куратору советского Атомного проекта Лаврентию Берии письмо, в котором охарактеризовали статью Максимова как невежественную и антинаучную и решительно заявили, что теория относительности и квантовая теория «лежат в основе всей современной физики и представляют собой теоретическую базу электронной и атомной техники».
«Важнейшие проблемы, стоящие перед советской физикой — проблемы элементарных частиц и ядерных сил, — не могут быть разрешены без использования теории относительности», — подчеркивали авторы письма. Под «важнейшими проблемами» в первую очередь подразумевалось создание и дальнейшее совершенствование ядерного оружия.
Письмо подписали три академика: Михаил Леонтович, Лев Ландау, Абрам Алиханов, четыре члена-корреспондента Академии наук СССР: Игорь Тамм, Лев Арцимович, Исаак Кикоин, Александр Александров, три доктора физико-математических наук: Игорь Головин, Георгий Флеров, Михаил Мещеряков, и лишь один кандидат физико-математических наук, самый молодой среди маститых коллег — Андрей Сахаров.
Позицию авторов письма поддержал и научный руководитель Атомного проекта Игорь Курчатов.
Письмо ученых в то время не стало достоянием общественности, борьба за сохранение научных основ физики велась втайне, однако отважный демарш ученых имел успех — намечавшаяся «чистка» не состоялась. Благодаря этому физическая наука в СССР сможет пережить самое опасное время без крупных потерь, сохранит свой высочайший уровень и даст миру целый ряд научных открытий и фундаментальных теорий, без которых современная наука не могла бы существовать.
5 марта 1953 года умирает Сталин — глава Коммунистической партии и Правительства Советского Союза, всесильный советский диктатор.
Для Сахарова это был момент, когда он смог с предельной честностью перед самим собой прояснить собственное отношение к политическому режиму, существовавшему в стране.
«Все понимали, что что-то вскоре изменится, но никто не знал в какую сторону, — вспоминал он. — <...> Меня в эти дни, что называется, «занесло». В письме к Клаве я писал: «Я под впечатлением смерти великого человека. Думаю о его человечности». <...> Очень скоро я стал вспоминать эти слова с краской на щеках. Как объяснить их появление? <...> Ведь я уже много знал об ужасных преступлениях — арестах безвинных, пытках, голоде, насилии. <...> Получается, что я был более внушаем, чем мне это хотелось бы о себе думать. И все же главное, как мне кажется, было не в этом. Я чувствовал себя причастным к тому же делу, которое, как мне казалось, делал также Сталин — создавал мощь страны, чтобы обеспечить для нее мир после ужасной войны. Именно потому, что я уже много отдал этому и многого достиг, я невольно <...> создавал иллюзорный мир себе в оправдание <...>. Очень скоро я изгнал из этого мира Сталина. Но оставались государство, страна, коммунистические идеалы. Мне потребовались годы, чтобы понять и почувствовать, как много в этих понятиях подмены, спекуляции, обмана, несоответствия реальности».
Смерть вождя развязала борьбу за власть в верхах советского руководства. В июне будет арестован и в конце того же года расстрелян «шеф» Атомного проекта Лаврентий Берия.
Но главным последствием смерти Сталина станет общее смягчение политического режима в СССР: прекращение массовых репрессий, освобождение десятков тысяч политических заключенных и ссыльных, начало процесса реабилитации незаконно осужденных, некоторое ослабление идеологического давления на общество в целом.
Для всей страны закончилось время страха и начиналось время надежд.
8 июня 1953 года без защиты диссертации, на основании научных результатов, полученных в ходе секретных работ на «Объекте», Сахарову была присвоена ученая степень доктора физико-математических наук, а 12 августа на полигоне в степи в 130 км от города Семипалатинска (ныне территория Республики Казахстан) состоялось испытание термоядерной бомбы РДС-6с.
Первый взрыв термоядерного устройства — фактически крупное лабораторное испытание — был произведен в США еще за девять месяцев до этого, 1 ноября 1952 года, но предложенная Сахаровым конструкция «слойки» позволила СССР впервые в мире создать водородную бомбу, пригодную для боевого применения. Мощность взрыва составила 400 килотонн — почти в тридцать раз больше, чем взрыв атомной бомбы, уничтожившей Хиросиму.
Сахаров наблюдал за испытанием вместе с другими физиками, находясь на открытой местности в 45 км от места взрыва. Как только улеглась пыль, он выехал в эпицентр и даже ненадолго вышел там из машины, одетый в легкий пылезащитный комбинезон. Ему запомнился хруст оплавленного грунта под ногами и страшное зрелище: обожженная, ослепшая птица — степной орел, которого один из находившихся рядом с ним офицеров убил, чтобы прекратить его мучения.
Успешное испытание водородной бомбы принесло Сахарову высшее признание его заслуг. 23 октября он будет избран в действительные члены Академии наук СССР, минуя звание члена-корреспондента. В тридцать два года он станет самым молодым академиком. В своем отзыве о научной деятельности Сахарова его старшие коллеги Игорь Курчатов, Юлий Харитон и Яков Зельдович писали: «Андрей Дмитриевич Сахаров является необычайно одаренным физиком-теоретиком и в то же время замечательным изобретателем. Соединение в одном лице инициативы и целеустремленности изобретателя с глубиной научного анализа привело к тому, что в короткий срок, за шесть лет, А.Д. Сахаров достиг крупнейших результатов, поставивших его на первое место в Советском Союзе и во всем мире в важнейшей области физики. <...> Молодость Сахарова, его огромная инициатива и талант позволяют с уверенностью ждать дальнейших больших достижений».
Заслуги Сахарова перед государством — его огромный вклад в создание термоядерного оружия и особенно то, что благодаря его идеям Советский Союз смог обогнать США в гонке ядерных вооружений, — были щедро вознаграждены.
31 декабря 1953 года издано секретное Постановление Совета Министров СССР о присвоении Сталинской премии большой группе ученых и инженеров, работавших над созданием термоядерного оружия. Как лауреат премии I степени Сахаров получил от государства огромные денежные выплаты, автомобиль, дачу — те материальные блага, которые в то время были доступны лишь избранным.
4 января 1954 года за этим последует также секретный Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему почетного звания Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».
Это были наивысшие отличия, доступные гражданину СССР.
Так на 33-м году жизни Андрей Сахаров стал одним из членов узкого и совершенно закрытого круга политической, военной и научной элиты страны.
Впоследствии он не раз воспользуется своим исключительным положением, чтобы напрямую доносить до высшего руководства страны свое мнение и инициативы по многим важнейшим вопросам.
Появление нового, невиданного по степени жестокости оружия массового поражения стало определяющим для формирования политической реальности послевоенного мира.
Уже в начале 50-х годов ученые из разных стран, работавшие над созданием ядерного оружия, начали сознавать, какую опасность для человечества оно представляет, находясь в руках безответственных политиков. Одним из первых о необходимости международного контроля над ядерной энергией заговорил выдающийся американский физик, «отец атомной бомбы» Роберт Оппенгеймер (1904–1967). За это он поплатился жестоким политическим шельмованием со стороны «ястребов» холодной войны и отстранением в 1954 году от военных разработок.
9 июня 1955 года одиннадцать всемирно известных ученых — физики, философы, химики, биологи во главе с лордом Бертраном Расселом (1872–1970) и Альбертом Эйнштейном (1879–1955) — распространили воззвание к руководителям государств, к ученым мира и ко всему человечеству, известное как «Манифест Рассела — Эйнштейна».
Они заявили, что любые политические и идеологические разногласия, разделяющие людей и государства, должны быть забыты перед лицом общей смертельной угрозы, объединяющей человечество. Любой ядерный взрыв приводит к радиоактивному заражению биосферы Земли в целом, а значит, применение ядерного оружия даже в локальном конфликте чревато гибелью всего рода человеческого. Общее выживание человечества требует радикальных изменений в сознании политиков и всех ответственных граждан. Отныне в основу международных отношений должно быть положено не соперничество и гонка вооружений, а мирное сотрудничество и полный отказ от войны как средства разрешения конфликтов.
«Мы должны помнить о том, что разногласия между Востоком и Западом должны решаться только таким образом, чтоб дать возможное удовлетворение всем: коммунистам или антикоммунистам, азиатам, европейцам или американцам, белым и черным. Эти разногласия не должны решаться силой оружия. Мы очень хотим, чтобы это поняли как на Востоке, так и на Западе, — говорилось в Манифесте. — Перед нами лежит путь непрерывного прогресса, счастья, знания и мудрости. Изберем ли мы вместо этого смерть только потому, что не можем забыть наших ссор? Мы обращаемся как люди к людям: помните о том, что вы принадлежите к роду человеческому, и забудьте обо всем остальном».
В разгар холодной войны Манифест Рассела — Эйнштейна призвал к преобразованию системы международных отношений на основах терпимости, сотрудничества, отказа от конфронтации во имя общей цели — выживания и развития всего человечества.
Спустя два года в июле 1957 года в канадском городке Пагуош состоится международная конференция ученых, где будет обсуждаться важнейшая проблема, поставленная в Манифесте Рассела — Эйнштейна — опасность ядерного оружия для будущего человечества и возможные меры для сохранения мира. На конференции было учреждено Пагуошское движение ученых за мир, разоружение, международную безопасность и научное сотрудничество, которое поставило своей целью добиться запрета ядерных испытаний и ядерного оружия вообще. Авторитет Пагуошского движения сделает его одной из влиятельных сил в мировом масштабе; во второй половине ХХ века оно сыграет важную роль в подготовке важнейших международных соглашений в области ограничения и запрета ядерных испытаний, разоружения и международной безопасности.
Идеи Манифеста Рассела — Эйнштейна и Пагуошского движения ученых за мир оказались чрезвычайно близки Сахарову и созвучны его собственным размышлениям. Руководство Советского Союза отказало ему как ученому, причастному к секретным военным разработкам, в праве принимать участие в работе этой международной организации, тем не менее его борьба против ядерных испытаний лежала в русле деятельности Пагуошского движения. И в последующие годы он будет излагать свои взгляды на проблемы международной безопасности и разрядки в обращениях к участникам Пагуошских конференций в 1975 и 1982 году.
Только в 1988 году — за год до смерти — Сахаров сможет принять личное участие в 38-й Пагуошской конференции, которая будет проходить в СССР, в поселке Дагомыс на Черноморском побережье Кавказа.
11 октября 1955 года большая группа ученых направила в Центральный комитет Коммунистической партии обращение с призывом к властям прекратить поддержку антинаучных тенденций в биологии и в особенности в генетике, связанных с именем тогдашнего президента Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук Трофима Лысенко (1898–1976). Под письмом было собрано невиданно большое число подписей крупных ученых — 297. Помимо биологов его поддержали ученые других специальностей — химики, математики и большая группа физиков, включая ключевых сотрудников Атомного проекта. Подписал его и академик Андрей Сахаров. Сейчас это обращение известно как «Письмо трехсот».
Еще в середине 1930-х годов при личной поддержке Сталина Лысенко и его ставленникам удалось захватить административные рычаги в области биологических и сельскохозяйственных наук. Место научных дискуссий заняло политическое шельмование. Любое несогласие с взглядами Лысенко интерпретировалось как враждебная, антисоветская позиция, многие его научные оппоненты были отстранены от работы, некоторые физически уничтожены. Развитие биологии в СССР резко затормозилось.
Это явление получило название «лысенковщины». По сути, ситуация, сложившаяся к началу 50-х годов в биологической науке, была отражением общественно-политической ситуации в стране.
Выступая за свободу научной мысли, авторы письма проводили прямую аналогию между положением, сложившимся в биологических науках, и недавними попытками идеологизированной лженаучной интервенции в физику. Тогда сообщество ученых-физиков успешно отразило это наступление и тем самым спасло будущее своей науки и создало условия для технологического прорыва в области использования ядерной энергии.
«Письмо трехсот» было замечательным проявлением солидарности ученых, смело выступивших против общей угрозы. А для Сахарова подписание этого обращения стало первым выступлением по общественно значимому вопросу, не связанному непосредственно с его научной деятельностью.
«Письмо трехсот» не было обнародовано, его прочитали только в высших партийных кругах. Хотя лидер страны Никита Хрущёв был возмущен этим коллективным демаршем, никаких репрессий в отношении его участников не было предпринято, и влияние «лысенковщины» в области биологических наук начало уменьшаться. Однако борьба настоящих ученых с лженаукой будет продолжаться еще много лет. В 1960-х годах одним из ее активных участников станет Андрей Сахаров.
Через полгода после испытания «слойки», в начале 1954 года Сахаров совместно со своим старшим коллегой, выдающимся физиком Яковом Зельдовичем (1914–1987), и другими теоретиками выдвинул идею создания водородной бомбы, основанной на новом физическом принципе. В двухступенчатой конструкции использовался эффект лучевой имплозии, т.е. обжатия основного термоядерного заряда рентгеновским излучением, возникающим в момент взрыва находящегося в том же корпусе вспомогательного атомного заряда.
22 ноября 1955 года на Семипалатинском полигоне состоялось испытание новой термоядерной бомбы под кодовым названием РДС-37. Ее взрыв оказался в 4,5 раза мощнее, чем взрыв «слойки», его мощность составила 1,6 мегатонны.
Несмотря на тщательную подготовку, эвакуацию и удаление в укрытия местного населения в радиусе более 100 км, в ходе испытания были убитые и раненые. В 36 км от эпицентра взрыва в результате обвала землянки засыпало грунтом группу солдат, один из которых задохнулся, а в 55 км от эпицентра в селе Малые Акжары под рухнувшим потолком дома погибла девочка. Стекла вылетели в зданиях, расположенных на расстоянии до 200 км от эпицентра. Несколько десятков человек получили ушибы, переломы и другие ранения. Воздействие ударной волны почувствовали даже жители города Павлодара, находившегося в 400 км от полигона.
Тем же вечером на импровизированном банкете разработчиков бомбы Сахаров произнес тост:
«Я предлагаю выпить за то, чтобы наши изделия взрывались так же успешно, как сегодня над полигонами, и никогда — над городами».
Присутствующие замолкли в недоумении, а затем военный руководитель испытаний маршал Митрофан Неделин, усмехнувшись, ответил скабрезной «притчей»:
«Старик перед иконой с лампадкой, в одной рубахе, молится: “Направь и укрепи, направь и укрепи”. А старуха лежит на печке и подает оттуда голос: “Ты, старый, молись только об укреплении, направить я и сама сумею!” Давайте выпьем за укрепление».
«Прошло много лет, а до сих пор у меня ощущение, как от удара хлыстом, — вспоминал Сахаров. — Это не было чувство обиды или оскорбления. <...> Неделин счел необходимым дать отпор моему неприемлемому пацифистскому уклону, поставить на место меня и всех других, кому может прийти в голову нечто подобное. Смысл его рассказика <...> был ясен мне, ясен и всем присутствующим. Мы — изобретатели, ученые, инженеры, рабочие — сделали страшное оружие, самое страшное в истории человечества. Но использование его целиком будет вне нашего контроля. Решать будут они — те, кто на вершине власти, партийной и военной иерархии. Конечно, я понимал это и раньше. Не настолько я был наивен. Но одно дело — понимать, и другое — ощущать всем своим существом как реальность жизни и смерти. Мысли и ощущения, которые формировались тогда <...>, вместе со многим другим, что принесла жизнь, в последующие годы привели к изменению всей моей позиции».
25 февраля 1956 года, в последний день работы XX съезда Коммунистической партии Советского Союза, лидер страны Никита Хрущёв выступил с антисталинским докладом «О культе личности и его последствиях».
Он дал резкие оценки не только «культа личности» Сталина, но и сталинизма в целом, привел страшные факты беззакония и массовых репрессий, насильственных депортаций целых народов, говорил о фальсифицированных политических процессах, об ошибочных решениях в области экономики, о фальсификации истории и лживом возвеличивании вождя.
Этот доклад потряс слушателей своей смелостью и масштабом вскрытых злодеяний и стал точкой отсчета оттепели — недолгого, но яркого периода либерализации политической и общественной жизни в Советском Союзе. В следующие годы произойдет массовое освобождение выживших политических заключенных и ссыльных, прекратит существование система лагерей принудительного труда, в общественной жизни появятся элементы свободы слова и свободы дискуссии, возобновятся прерванные много лет назад культурные и научные контакты со странами Запада. Гуманистические веяния оживят литературу, кино, театр. На общественную арену выйдет поколение «шестидесятников», к которому принадлежало большинство советских правозащитников.
Оттепель завершится в 1964 году, когда в результате партийного заговора Хрущёв будет снят со всех должностей и отправлен на пенсию. Ему на смену придет Леонид Брежнев, в годы правления которого страна постепенно погрузится в застой.
Успешное испытание водородной бомбы РДС-37, основанной на новом физическом принципе, состоявшееся 22 ноября 1955 года, открыло путь к созданию термоядерного заряда неограниченной мощности — сверхбомбы. Это был прорыв в области конструирования ядерного оружия.
7 сентября 1956 года секретным Постановлением Совета Министров СССР Сахаров, Зельдович и другие руководители работ были награждены Ленинской премией (самая почетная государственная премия, которая после смерти Сталина пришла на смену Сталинской). А 11 сентября, также секретным Указом Президиума Верховного Совета, Сахарову было присвоено почетное звание дважды Героя Социалистического Труда. В связи с этим он получил и вторую золотую медаль «Серп и Молот».
Андрею Сахарову было всего лишь 35 лет, но исключительные заслуги перед государством как ученого и конструктора ядерного оружия обеспечили ему совершенно особое положение внутри советской элиты. Его семья была прекрасно материально обеспечена, он достиг невиданного карьерного успеха, хотя его имя и его достижения были известны только руководителям страны и немногим коллегам. Он по‑прежнему жил на «Объекте», и вся его деятельность оставалась глубоко засекреченной.
Казалось бы, у него было все, о чем только мог мечтать человек в Советском Союзе, однако у Сахарова было тревожно на душе. Он вспоминал испытание 1955 года, его случайных жертв и свое столкновение с маршалом Неделиным.
Позже он писал, что им владела «целая гамма противоречивых чувств, и, пожалуй, главным среди них был страх, что высвобожденная сила может выйти из-под контроля, приведя к неисчислимым бедствиям. Сообщения о несчастных случаях, особенно о гибели девочки и солдата, усиливали это трагическое ощущение. Конкретно я не чувствовал себя виновным в этих смертях, но и избавиться полностью от сопричастности к ним не мог».
4 октября 1957 года в СССР состоялся запуск первого в истории искусственного спутника Земли. Этот день стал началом космической эры в истории человечества. «Он был мал, этот самый первый искусственный спутник нашей старой планеты, но его звонкие позывные разнеслись по всем материкам и среди всех народов как воплощение дерзновенной мечты человечества», — с гордостью скажет позднее главный конструктор советской ракетно-космической техники Сергей Павлович Королёв (1906–1966).
Для запуска аппарата на околоземную орбиту была использована ракета-носитель, первоначально разработанная в военных целях. Таким образом, с момента своего возникновения ракетно-космическая отрасль была тесно связана с работами по созданию ядерного оружия.
Конструирование межконтинентальной баллистической ракеты Р-7, способной нести термоядерную боеголовку на расстояние более 5 тыс. км, началось в конце 1953 года, вскоре после успешного испытания первой советской водородной бомбы РДС-6с.
«Вес заряда, а следовательно, и весь масштаб ракеты был принят на основе моей докладной записки. Это предопределило работу всей огромной конструкторско-производственной организации на многие годы, — отмечал Сахаров. — Именно эта ракета вывела на орбиту первый искусственный спутник Земли в 1957 году и космический корабль с Юрием Гагариным на борту в 1961 году».
Сахаров познакомился с Королёвым в том же 1953 году. Еще одна их встреча состоялась незадолго до запуска спутника.
«Сергей Павлович показал нам его (тот самый, проходивший последние проверки), шутил, но при этом чувствовалось, что он находится в состоянии большого внутреннего возбуждения», — так лаконично Сахаров рассказал об этом эпизоде в своих «Воспоминаниях».
Строго придерживаясь данного им обещания хранить военную тайну, он даже много лет спустя крайне скупо освещал те события, которые были связаны с секретными разработками.
Уже при подготовке первого испытания водородной бомбы в 1953 году Сахарову пришлось столкнуться с проблемой радиоактивного «следа», который неизбежно образуется после взрыва при выпадении радиоактивных осадков на территории, выходящей за границы полигона. В дальнейшем размышления над экологическими последствиями ядерных испытаний и их опасным влиянием на здоровье людей и на биосферу планеты в целом окажут решающее воздействие на формирование того компонента его мировоззрения, который называется «планетарным сознанием».
Благодаря общению с учеными-генетиками Сахарову были доступны результаты исследований так называемых непороговых биологических эффектов, возникающих в человеческих популяциях вследствие дополнительного облучения массы людей самыми малыми дозами радиации. Он обратил внимание на увеличение заболеваемости, которое становится заметным только на уровне медицинской статистики, и на то, что радиационное загрязнение биосферы способно сказываться на здоровье и наследственности людей на протяжении нескольких поколений. Особенную тревогу вызывали у него биологические последствия ядерных испытаний в атмосфере, поскольку именно таким образом происходил наибольший разнос радиоактивности по планете.
Еще в 1954 году премьер-министр Индии Джавахарлал Неру (1889‑1964) призвал ядерные державы заключить соглашение о прекращении ядерных испытаний, но его голос тогда остался неуслышанным. Во второй половине 50-х годов количество ядерных испытаний, проводимых в мире, стремительно увеличивалось. Если в 1955 году державы, участвующие в гонке ядерных вооружений, произвели двадцать испытаний, то в 1958 году их количество уже превысило сотню. Одновременно увеличивалась мощность испытательных взрывов и, соответственно, количество радиоактивных веществ, выбрасываемых в атмосферу и океаны.
По подсчетам Сахарова, в перспективе следующих 5 тыс. лет вследствие действия непороговых доз облучения каждая мегатонна испытательных взрывов в атмосфере должна была унести по всему земному шару до 10 тысяч человеческих жизней. Другими словами, ядерные испытания оказались не менее смертоносны для человечества, чем реальная война, хотя от их последствий люди погибали постепенно, в течение длительного времени.
Это поразило его. Еще недавно, создавая термоядерное оружие, он был убежден, что таким образом способствует предотвращению общей гибели человечества в ядерной войне. Теперь источником общей беды стали ядерные испытания, и Сахаров, ощутив себя ответственным за радиоактивное заражение планеты, поставил перед собой цель добиться их прекращения. Ему придавал уверенности пример других борцов против ядерных испытаний: выдающегося американского ученого, лауреата Нобелевской премии по химии Лайнуса Полинга и французского философа, лауреата Нобелевской премии мира Альберта Швейцера.
Между тем проблема ядерных испытаний и того вреда, который они наносят планете, превратилась в одну из самых горячих тем мировой политики.
31 марта 1958 года советский политический лидер Никита Хрущёв заявил, что СССР не будет проводить ядерные испытания, если и другие ядерные державы воздержатся от их проведения. Это была неожиданность как для советских ядерщиков, так и для западных политиков. Ни те, ни другие не были готовы внезапно прервать развитие запланированных научно-технических программ. США и Великобритания заявили, что согласны на переговоры, но лишь после того как проведут уже запланированные испытания. В ответ Лайнус Полинг призвал ученых всего мира поддержать воззвание о прекращении ядерных испытаний. На этом фоне между Востоком и Западом разгорелась ожесточенная борьба на пропагандистском поле.
В это время Курчатов, зная настроения Сахарова, предложил ему написать две статьи — научную и научно-популярную — об опасных последствиях ядерных испытаний. В мае 1958 года научно-популярная статья «О радиоактивной опасности ядерных испытаний» была готова. Хрущёв лично одобрил ее публикацию, и летом того же года она была переведена на несколько иностранных языков и напечатана в журнале «Советский Союз сегодня», предназначенном для распространения за рубежом.
Советским читателям эта статья осталась недоступной, а на международном уровне мнение ведущего ученого-ядерщика об опасности ядерных испытаний должно было подчеркнуть важность миролюбивой инициативы СССР и, напротив, "безответственность" позиции США, которые отказались немедленно прекратить испытания. Но, как бы то ни было, Сахарову впервые представилась возможность напрямую обратиться к международной общественности (хотя бы и через пропагандистские издания), и он воспользовался ею, чтобы заявить о проблеме, объединяющей все человечество общей опасностью, и призвать к объединению усилий для ее решения.
Кроме того, в своей статье Сахаров резко выступил против признания определенных человеческих потерь допустимой платой за технический прогресс. Бережное отношение к каждой человеческой жизни, категорическое неприятие подхода к человеку как к расходному материалу для решения каких-то великих задач станет одним из его базовых убеждений на всю жизнь.
В том же году в советском журнале «Атомная энергия» вышла его научная статья на ту же тему, озаглавленная «Радиоактивный углерод ядерных взрывов и непороговые биологические эффекты». Публикации обеих статей Сахарова не были замечены в мире, однако он сам оценивал работу над ними как важный этап в формировании его взглядов на моральные проблемы ядерных испытаний.
Соединенные Штаты свои испытания не прекратили, и советский мораторий также продержался чуть более полугода.
Сахаров вспоминал: «Пришло распоряжение Хрущёва — готовиться к возобновлению испытаний <...> вопрос был решен безотносительно к техническим проблемам, чисто политически. <...> Мне все происходящее казалось совершенно недопустимым именно в политическом и моральном плане. Я считал, что такие метания из стороны в сторону — сначала объявили об одностороннем отказе от испытаний, через полгода опять начали испытывать — приведут к полной потере доверия к СССР в этой и без того крайне запутанной проблеме».
30 сентября 1958 года Советский Союз возобновил проведение собственных ядерных испытаний. Однако, несмотря на взаимные обвинения, которыми стороны обменивались через прессу, они все-таки приступили к экспертным консультациям между собой, и уже в ноябре, когда ранее намеченные программы испытательных взрывов были выполнены, все три ядерные державы — СССР, США и Великобритания — временно приостановили испытания.
Впереди были долгие и сложные переговоры, направленные на выработку соглашения об ограничении ядерных испытаний.
В 1959, 1960 и 1961 гг. Советский Союз, США и Великобритания не проводили ядерных испытаний, однако это не был полный мораторий: в 1960 году начала собственную серию испытаний новая ядерная держава — Франция.
10 июля 1961 года Никита Хрущёв провел в Кремле совещание с участием ученых-ядерщиков, на котором объявил, что СССР в ближайшее время должен возобновить ядерные испытания. Это решение не подлежало обсуждению, однако Сахаров все же попытался возразить. Тут же на совещании он передал Хрущёву короткую записку, в которой обратил его внимание на то, что нарушение моратория сейчас не в интересах СССР, так как даст возможность Соединенным Штатам усовершенствовать свое ядерное оружие. Записка завершалась вопросом: «Не считаете ли Вы, что возобновление испытаний нанесет трудно исправимый ущерб переговорам о прекращении испытаний, всему делу разоружения и обеспечения мира во всем мире?»
Хрущёв был взбешен. Дождавшись конца совещания, когда все его участники были приглашены к столу, он дал строптивому ученому жесткую отповедь. Он «стал говорить о моей записке — сначала спокойно, но потом все более и более возбуждаясь; лицо его покраснело, и он временами переходил почти на крик. Речь его продолжалась не менее получаса», — вспоминал Сахаров.
Он заявил, что СССР не может себе позволить провести меньшее количество испытаний, чем проведено Соединенными Штатами. «Но Сахаров идет дальше, — продолжал Хрущёв. — От техники он переходит к политике. Тут он лезет не в свое дело. Можно быть хорошим ученым и ничего не понимать в политических делах. <...> Предоставьте нам, волей-неволей специалистам в этом деле, делать политику, а вы делайте и испытывайте свои бомбы, тут мы вам мешать не будем и даже поможем. Мы должны вести политику с позиции силы. Мы не говорим этого вслух, но это так! Другой политики не может быть, другого языка наши противники не понимают. <...> Сахаров, не пытайтесь диктовать нам, политикам, что нам делать, как себя держать. Я был бы последний слюнтяй, а не Председатель Совета Министров, если бы слушался таких, как Сахаров!»
Таким образом Хрущёв, так же как ранее маршал Неделин, прямо дал понять Сахарову, что его мнение в политических вопросах ничего не значит и не будет учитываться руководством государства. А Сахаров снова убедился в том, что власть в стране находится в руках людей, которые не отдают себе полного отчета в том, насколько опасна и чревата общей гибелью та политическая ситуация, в которой человечество оказалось в результате холодной войны.
Позднее, вспоминая то время, он напишет:
«С конца пятидесятых годов все более отчетливым образом вырисовывалось коллективное могущество военно-промышленного комплекса, его энергичных, беспринципных руководителей, слепых к всему, кроме своего “дела”. Я был в несколько особом положении. В качестве теоретика-изобретателя, сравнительно молодого и к тому же беспартийного, я находился в стороне от административной ответственности, был свободен от партийной идеологической дисциплины. Мое положение давало мне возможность знать и видеть многое, заставляло чувствовать свою ответственность, и в то же время я мог смотреть на всю эту извращенную систему несколько со стороны».
Несмотря на свое внутреннее несогласие с возобновлением ядерных испытаний, Сахаров вынужден был подчиниться приказу Хрущёва, и к осени 1961 года под его руководством на «Объекте» было подготовлено к испытанию термоядерное устройство небывалой в истории человечества мощности. Полигон в Семипалатинской области в Казахстане оказался слишком мал, и было решено проводить испытание на другом полигоне, расположенном в безлюдном районе Заполярья на архипелаге Новая Земля.
Максимальная мощность намеченного к испытанию «изделия» превышала 100 мегатонн в тротиловом эквиваленте — в несколько тысяч раз мощнее атомной бомбы, сброшенной в 1945 году на Хиросиму. Однако Сахаров принял решение уменьшить мощность вдвое, поскольку это давало возможность при сохранении научно-исследовательской значимости испытания существенно уменьшить экологический вред, причиняемый биосфере и населению планеты.
Тем не менее это испытание все равно оказалось самым мощным в истории человечества. Позднее изделие АН602 получило неофициальное название «Царь-бомба» по аналогии с громадными творениями старинных русских мастеров — Царь‑пушкой и Царь‑колоколом.
Испытание состоялось 30 октября 1961 года.
Термоядерный взрыв мощностью более 57 мегатонн в тротиловом эквиваленте был произведен в атмосфере на высоте около 4 тыс. метров, однако в районе взрыва на земле расплавились горные породы. Ядерный гриб поднялся на высоту 67 км. Самолет, сбросивший бомбу, который к моменту взрыва успел отдалиться на 39 км, в воздухе обгорел и получил повреждения. Световая вспышка была заметна на расстоянии 1000 км, звук взрыва слышен на расстоянии 800 км. Радиус зоны сплошного поражения на земле превысил площадь Парижа, а сейсмическая волна, вызванная взрывом, трижды обогнула земной шар. В то же время благодаря тому, что большая часть мощности взрыва была получена за счет реакции термоядерного синтеза, испытание «Царь‑бомбы» вызвало не слишком большое радиоактивное загрязнение окружающей среды.
Это самое мощное в истории человечества испытание стало масштабной демонстрацией силы СССР в холодной войне.
Академик Сахаров за его проведение был представлен к награждению третьей золотой медалью «Серп и Молот» и третьим званием Героя Социалистического Труда. В глазах властей он все еще оставался лояльным исполнителем указаний руководства страны, но сам с каждым годом испытывал все более глубокие моральные сомнения.
Вскоре Сахаров навестил своего отца Дмитрия Ивановича, находившегося в больнице после инфаркта, и между ними состоялся примечательный разговор. Дмитрий Иванович с грустью сказал сыну:
«Когда ты учился в университете, ты как-то сказал, что раскрывать тайны природы — это то, что может принести тебе радость. Мы не выбираем себе судьбу. Но мне грустно, что твоя судьба оказалась другой. Мне кажется, ты мог бы быть счастливей».
«Я не помню, что я ему ответил, — писал позднее Сахаров. — Кажется, как‑то присоединился к его мысли, что мы не выбираем себе судьбу. Что я еще мог ему сказать в тот ноябрьский день 1961 года?..»
Связанный требованиями секретности, он даже отцу — тоже физику — не рассказывал не только о своих военных работах, но и о том, что активно борется за прекращение ядерных испытаний. Он лишь поделился с ним научными планами — всерьез заняться фундаментальными проблемами физики и космологией.
Через пять дней Дмитрия Ивановича Сахарова не стало.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 7 марта 1962 г. «за исключительные заслуги перед государством при выполнении специального задания Правительства» Андрей Сахаров был награжден почетным званием трижды Героя Социалистического Труда и третьей золотой медалью «Серп и Молот». Как и в предыдущих случаях, указ был секретным. Закон допускал присуждение этих наград не более трех раз, таким образом, Сахаров, которому еще не исполнился 41 год, достиг высшей степени государственных наград, доступной гражданину СССР.
«Вручение наград происходило в Кремле, в очень торжественной обстановке, — вспоминал он. — <...> Хрущёв прицепил мне третью звезду рядом с двумя другими и расцеловал. <...> Прямо из Кремля я поехал к маме <...>. Увидев меня во всех “регалиях”, мама ахнула».
Только в этот момент Екатерина Алексеевна Сахарова узнала, насколько велики заслуги ее сына перед государством, и как они признаны. Отец, Дмитрий Иванович, до этого не дожил.
Несмотря на миролюбивые заявления руководства СССР и его упреки в адрес западных государств, продолжавших ядерные испытания, советская ядерная программа также продолжала развиваться. Продолжались и испытания, в том числе те, которые, по мнению специалистов, несли наибольшую опасность радиоактивного заражения — испытания в атмосфере. Работы по проектированию термоядерных боеголовок, предназначенных для установки на ракеты-носители, велись одновременно двумя секретными научно-производственными центрами — КБ-11 (Арзамас-16), где руководителями конструкторских работ были Харитон и Сахаров, и НИИ-1011 (Челябинск-70) под руководством Евгения Забабахина. К осени 1962 года, работая независимо друг от друга, два конкурирующих конструкторских бюро пришли к сходным техническим решениям. По расчетам, мощность обоих изделий была одинаковой, и вопрос о том, какое из них будет принято на вооружение, должен был решиться после испытаний.
Как ученый Сахаров понимал, что испытание двух почти идентичных устройств бессмысленно, но еще важнее, с его точки зрения, было то, что это приведет к двойному ущербу для биосферы Земли, а значит, удвоится и количество человеческих жертв, неизбежно связанных с каждым ядерным испытанием.
«Еще в 50-е годы сложившаяся у меня точка зрения на ядерные испытания в атмосфере как на прямое преступление против человечества, ничем не отличающееся, скажем, от тайного выливания культуры болезнетворных микробов в городской водопровод, не встречала никакой поддержки у окружавших меня людей», — горько признавался он.
Его попытка убедить руководителя атомной отрасли, министра среднего машиностроения Ефима Славского в том, что лишнее испытание можно отменить без всякого ущерба для обороноспособности страны, не удалась. Тогда Сахаров пытается договориться с Забабахиным. Для того чтобы предотвратить преступное двойное испытание, он был готов пожертвовать интересами своего КБ-11 в конкурентной борьбе и согласился отказаться от испытания своего устройства.
Испытание изделия НИИ-1011, проведенное 25 сентября 1962 года, показало, что по мощности оно действительно равно расчетной мощности разработки КБ-11. Однако при этом оно было несколько тяжелее — существенный недостаток в глазах военных. Казалось бы, в этом соперничестве КБ-11 выигрывает без боя, но испытание второго изделия все равно было назначено. Сахаров в отчаянии напрягал все силы, чтобы его остановить. Пользуясь своим исключительным положением в системе советского военно-промышленного комплекса, он напрямую звонит Хрущёву, пытается объяснить ему абсурдность происходящего, но тщетно. Славский, раздраженный непонятной для него активностью Сахарова, втайне переносит испытание на несколько часов вперед, чтобы не дать ему возможности помешать.
Второе испытание происходит 27 сентября. Это был триумф КБ-11, но Сахаров был потрясен до глубины души:
«Ужасное преступление совершилось, и я не смог его предотвратить! Чувство бессилия, нестерпимой горечи, стыда и унижения охватило меня. Я упал лицом на стол и заплакал. Вероятно, это был самый страшный урок за всю мою жизнь: нельзя сидеть на двух стульях! Я решил, что отныне я в основном сосредоточу свои усилия на осуществлении плана прекращения испытаний в трех средах».
Этот день стал одним из самых важных в его жизни. В 1974 году, уже будучи признанным правозащитником, он напишет:
«Чувство бессилия и ужаса, охватившее меня в этот день, запомнилось на всю жизнь и многое во мне изменило на пути к моему сегодняшнему мировосприятию».
В 1962 году холодная война вышла на новый виток. В мире возобновились ядерные испытания, а в октябре этого года разыгрались события, которые поставили все человечество перед угрозой гибели. Противостояние двух великих ядерных держав — СССР и США — привело к острому кризису, который грозил перерасти в реальное военное столкновение с применением ядерного оружия.
В 1961 году США разместили на территории Турции недалеко от границы с СССР свои ракеты средней дальности с ядерными боеголовками. Под ударом оказалась вся западная часть Советского Союза, включая Москву и важнейшие промышленные города.
У советского руководителя Никиты Хрущева возник план «симметричного ответа» – разместить носители ядерного оружия у самого побережья США – на Кубе. Оттуда советские ракеты могли поразить Вашингтон и многие крупные американские города и военные базы. В августе-сентябре 1962 года СССР развернул операцию по доставке на Кубу вооружений, включая ракеты с ядерными боеголовками и военнослужащих. Военные грузы тайно везли на обычных торговых судах, однако переброска вооружений была замечена американской разведкой.
Реагируя на эту угрозу, Конгресс США 27 сентября дал президенту право использовать вооруженные силы для вторжения на Кубу. А 14 октября американские разведывательные самолеты сфотографировали стартовые позиции, подготовленные на Кубе для советских баллистических ракет и сами ракеты.
Президент Джон Кеннеди, стремясь избежать развязывания полномасштабной войны, объявил с 24 октября «карантин», а фактически полную морскую блокаду острова. Доставка советского оружия на Кубу была остановлена.
Ситуация была крайне тяжелой. По всему миру вооруженные силы США, СССР и их союзников были приведены в боевую готовность. 27 октября над Кубой советской зенитной ракетой был сбит американский самолет-разведчик, его пилот погиб. До ядерного конфликта оставался только шаг.
Население США благодаря освещению ситуации в свободной прессе находилось на грани паники; жители СССР были менее информированы о происходящем, но руководство страны вполне осознавало степень опасности. Наконец Хрущев согласился вступить в переговоры с Кеннеди, и уже 28 октября стороны пришли к соглашению. СССР немедленно приступил к демонтажу своих военных объектов на Кубе и выводу оттуда своих систем вооружений. США, убедившись в этом, 20 ноября сняли блокаду острова и спустя несколько месяцев вывели свои стратегические ракеты с территории Турции.
Катастрофы удалось избежать.
В России эти события получили название «Карибский кризис», а в США — «Кубинский ракетный кризис». Их острая фаза, когда мир стоял на грани Третьей мировой войны, продолжалась 38 дней.
Карибский кризис привел к перелому в холодной войне. С этого момента ведут начало массовые антивоенные движения во всем мире и политика разрядки международной напряженности. Немногочисленные политики и интеллектуалы, выступавшие за мир, наконец-то обрели так необходимую им широкую общественную поддержку, а политики получили наглядный урок, показавший им, что международные отношения в ядерную эру должны строиться на новых принципах, главным из которых является обеспечение общего выживания человечества.
Карибский кризис изменил отношение политиков к вопросам ядерной безопасности планеты и подтолкнул их к осознанию единства судеб человечества, несмотря на военное соперничество и идеологические разногласия между государствами.
5 августа 1963 года в Москве был заключен Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космическом пространстве и под водой, известный как Московский договор.
Усилия Сахарова и многих ученых и общественных деятелей по всему миру, настойчиво выступавших против бесконтрольного проведения ядерных испытаний, наконец принесли свои плоды.
Переговоры между ядерными державами о полном запрете испытаний велись с 1958 года, однако их тормозила невозможность организовать эффективный контроль за подземными ядерными взрывами. Впервые идею не тотального, а поэтапного запрета испытаний, начиная с наиболее вредных — испытаний в атмосфере, высказал еще в 1959 году тогдашний президент США Дуайт Эйзенхауэр, но она не была поддержана Хрущёвым. Следующие несколько лет переговоры продолжались без заметного продвижения.
Проблема радиоактивного заражения биосферы в результате ядерных испытаний очень волновала советских ядерщиков. Весной 1963 года один из ведущих сотрудников КБ-11, коллега и подчиненный Сахарова Виктор Борисович Адамский (1923–2005) в разговоре с ним предположил, что выходом из тупика мог бы стать запрет испытаний в тех трех средах, где они наиболее доступны для международного контроля, то есть в атмосфере, под водой и в космическом пространстве. По его мнению, настало время, когда такой запрет мог бы быть реализован, если Советский Союз выдвинет соответствующую инициативу. Свои предложения Адамский изложил в записке на имя Хрущёва. Сахаров горячо поддержал его и использовал весь свой авторитет и связи, чтобы как можно скорее довести эту идею до руководства страны. Позднее, вспоминая об этом, он подчеркивал, что «радиоактивное заражение возникает лишь при взрывах в атмосфере, в космосе и в океане. Поэтому ограничение соглашения о запрещении испытаний этими тремя средами решает обе проблемы (заражения и контроля)».
Идея запрета ядерных испытаний в трех средах нашла понимание в Кремле, и 2 июля Хрущёв обратился к США с этим предложением. Президент США Джон Кеннеди ответил согласием, после чего советские, американские и британские дипломаты и эксперты всего за несколько недель выработали текст договора.
В преамбуле к договору говорилось, что подписывающие его стороны не только стремятся положить конец радиоактивному заражению окружающей среды и «достичь навсегда прекращения всех испытательных взрывов ядерного оружия», но и провозглашают своей главной целью «скорейшее достижение соглашения о всеобщем и полном разоружении <...>, которое положило бы конец гонке вооружений и устранило бы стимул к производству и испытаниям всех видов оружия, в том числе ядерного».
Первоначально Московский договор был заключен между тремя ядерными державами — СССР, США и Великобританией, однако он открыт к подписанию другими странами, включая те, которые не обладают ядерным оружием и таким образом заявляют о принципиальном отказе от него.
В настоящее время участниками договора является уже 131 государство.
Московский договор 1963 года сыграл важную роль в процессе постепенного отказа человечества от ядерных испытаний.
«Я считаю, что Московский договор имеет историческое значение, — писал Сахаров. — Он сохранил сотни тысяч, а возможно, миллионы человеческих жизней — тех, кто неизбежно погиб бы при продолжении испытаний в атмосфере, под водой и в космосе. Но, быть может, еще важней, что это шаг к уменьшению опасности мировой термоядерной войны. Я горжусь своей сопричастностью к Московскому договору».
В начале 1960-х гг. под влиянием теоретических работ Якова Зельдовича Сахаров обратил внимание на проблемы космологии, то есть науки о происхождении и эволюции Вселенной.
В 1965 году была опубликована его первая космологическая работа «Начальная стадия расширения Вселенной и возникновение неоднородности распределения вещества». Она посвящена разрешению вопроса о том, каким образом из первоначального однородного и сверхплотного состояния Вселенной образовалась наблюдаемая нами неоднородность распределения вещества — планеты, звезды, галактики, скопления галактик, разделенные почти пустым космическим пространством.
Все эти астрономические объекты возникли из первоначальных ничтожных квантовых флуктуаций материи после Большого взрыва в расширяющейся Вселенной под воздействием гравитационной неустойчивости.
Гравитационная неустойчивость предполагает, что минимальное случайное увеличение плотности вещества неизбежно нарастает, поскольку более тяжелое тело притягивает к себе окружающее вещество, становясь тем самым еще тяжелее и увеличивая силу тяготения. То, каким образом из начальных неоднородностей вещества возникли известные нам астрономические объекты, может быть рассчитано математически, однако происхождение самих этих начальных неоднородностей до Сахарова оставалось неясным. Он выдвинул «дополнительную физическую гипотезу», согласно которой начальные неоднородности плотности вещества имеют квантовую природу, то есть в принципе неустранимы по причине квантово-механического соотношения неопределенностей. Также они допускают точное теоретическое описание. В настоящее время это предположение является общепринятым.
В 1967 году Сахаров опубликовал еще одну важнейшую статью по космологии под названием «Нарушение CP-инвариантности, С‑асимметрия и барионная асимметрия Вселенной».
Известно, что всё тяжелое вещество Вселенной (мы сами, Земля, Солнце, звезды, межзвездная пыль) состоит из молекул, молекулы — из атомов, тяжелое ядро атомов состоит из барионов (общее название для протонов и нейтронов). Легкие электроны, обращающиеся вокруг ядер атомов, дают малый вклад в их массу, а основная масса тяжелого вещества Вселенной сосредоточена в барионах. Общее их число в видимой Вселенной составляет примерно 10⁸⁰.
Известно, что у каждой частицы, кроме фотона, есть античастица, в том числе у бариона — антибарион (антипротон и антинейтрон). Известно также, что при встрече частица и античастица аннигилируют — исчезают, превращаясь в фотоны, а при соударении очень энергичных фотонов, наоборот, может родиться барион-антибарионная пара.
В теории частицы и античастицы равноправны, однако во Вселенной имеется так называемая «барионная асимметрия» (то есть присутствуют только барионы и нет антибарионов). При этом количество фотонов реликтового излучения (то есть фотонов, образовавшихся после Большого взрыва и подобно разреженному газу равномерно заполняющих остывающую Вселенную) в сто миллионов раз больше, чем барионов.
«Что было раньше, на ранней стадии расширения Вселенной? — рассуждал Сахаров. — <...> На тех стадиях, когда энергия фотонов превосходила энергию, требуемую для образования пары барион + антибарион, барионы и антибарионы должны были присутствовать, причем в количествах, равных количеству фотонов в том же объеме». Разрешению этой загадки барионной асимметрии Вселенной и посвящена его статья.
По предположению Сахарова, изначально количество барионов и антибарионов было равно и происходила их аннигиляция. Существование незначительного остатка барионов, составляющего тяжелое вещество наблюдаемой Вселенной, объясняется чисто динамически за счет выполнения трех «сахаровских» условий, ставших классическими:
1) Ситуация должна быть нестационарной, что, очевидно, выполняется при бурном расширении Вселенной.
2) Вероятности образования частиц и античастиц должны различаться (на научном языке это называется нарушением С- и CP-симметрий). Такое нарушение впервые было обнаружено на опыте в 1964 году. «Первая известная мне работа, в которой обсуждаются следствия сохранения СРТ-симметрии и нарушения СР- и С-симметрии, принадлежат Соломону Окубо. <...> Именно это, наряду с нарушением барионного заряда, легло в основу моей работы», — вспоминал Сахаров.
3) Фундаментальный «кирпичик мироздания» протон является нестабильным, то есть со временем должен распадаться. «Физики сделали вывод, что существует абсолютный закон сохранения барионного заряда, — писал Сахаров. — Именно на этот закон, казавшийся почти незыблемым, и посягнул я в своей работе».
Отдавая себе отчет в важности своих научных работ, Сахаров не терял иронического отношения к самому себе. На экземпляре статьи о барионной асимметрии Вселенной, подаренном коллеге, физику-теоретику Евгению Фейнбергу, он написал шутливый эпиграф:
Из эффекта С. Окубо
При большой температуре
Для Вселенной сшита шуба
По ее кривой фигуре.
Теоретические работы Сахарова 1960-х гг. существенно опередили науку своего времени. Выдвинутые им гипотезы и его расчеты постепенно, год за годом подтверждаются исследованиями других ученых. Так, в конце 1990-х – начале 2000-х годов данные, полученные с современных радиотелескопов, позволили изучить структуру реликтового излучения и обнаружить его небольшие неоднородности (осцилляции) — не что иное, как дошедший до нас через миллиарды лет «отпечаток» тех самых неоднородностей начального сверхплотного вещества, которые в своей статье 1965 года рассчитал Сахаров.
В наши дни продолжаются попытки экспериментального обнаружения предсказанного им распада протона. Они осложняются тем, что «время жизни» протона, рассчитанное Сахаровым, очень велико (более 10⁵⁰ лет, что значительно превышает время существования Вселенной — примерно 10¹⁰ лет), однако наблюдение этого явления все-таки возможно. Для этого в шахтах глубоко под землей (чтобы исключить фон космических лучей) помещают большое количество воды, окружают ее тысячами датчиков, способных зафиксировать высокоэнергетические продукты распада, и ждут, когда распадется хотя бы один из мириадов протонов этой воды. В случае успеха это открытие станет одним из величайших в истории науки и познании мира.
26 июня 1964 года Общее собрание Академии наук СССР, в ходе которого происходили выборы новых действительных членов Академии, обернулось скандалом. Когда Отделением общей биологии была вынесена на обсуждение кандидатура Николая Нуждина — ставленника Трофима Лысенко, человека, лично причастного к разгрому советской генетики в конце 1940-х годов, — несколько крупных ученых открыто выступили против того, чтобы такой человек стал их коллегой по Академии.
Биолог, академик Владимир Энгельгардт указал на отсутствие у Нуждина реальных научных заслуг и достижений. Вслед за ним взял слово академик Сахаров.
«Я вспомнил то, что я знал о всей трагедии советской генетики и ее мучениках. Я подумал, что ни в коем случае нельзя допускать утверждения Общим собранием кандидатуры Нуждина», — писал он позднее в своих «Воспоминаниях».
«Все мы признаем, все мы знаем, что научная репутация академика советской Академии наук должна быть безупречной. И вот, выступая по кандидатуре Нуждина, мы должны внимательно подойти к этому вопросу, — говорил Сахаров. — <...> Я призываю всех присутствующих академиков проголосовать так, чтобы единственными бюллетенями, которые будут поданы «за», были бюллетени тех лиц, которые вместе с Нуждиным, вместе с Лысенко несут ответственность за те позорные, тяжелые страницы в развитии советской науки, которые в настоящее время, к счастью, кончаются».
Выступление Сахарова было встречено аплодисментами. Возвращаясь на место после выступления, он услышал, как Лысенко, сидевший неподалеку, громко сказал: «Сажать таких надо, как Сахаров!»
Против кандидатуры Нуждина выступили и другие физики-ядерщики — академики Игорь Тамм, Михаил Леонтович и Яков Зельдович. Несмотря на бурные возражения Лысенко, твердая и аргументированная позиция физиков сыграла свою роль. В итоге 114 человек из 137 голосовавших высказались против кандидатуры Николая Нуждина.
Вопрос о его избрании академиком больше никогда не ставился.
Сам Сахаров оценивал этот эпизод как один из самых значимых в своей жизни.
«Мое вмешательство в дело Нуждина наряду с борьбой за прекращение наземных испытаний <...> — один из факторов, определивших мою общественную деятельность и судьбу», — писал он.
Яркое выступление против избрания Нуждина в Академию наук сделало Сахарову среди ученых-биологов репутацию благородного и смелого борца за чистоту научных принципов и достоинство ученых. Благодаря этому круг его общения, до той поры очень ограниченный, расширился за счет новых единомышленников, среди которых был специалист в области радиобиологии Жорес Медведев. Существовавшая только в виде машинописи книга Медведева «Биологическая наука и культ личности», по собственному признанию Сахарова, стала первым документом самиздата, который он прочитал.
Порыв значительного числа академиков и членов-корреспондентов АН СССР к очищению научного сообщества от носителей антинаучных, мракобесных взглядов, подлецов и приспособленцев оказался одним из последних общественных событий эпохи оттепели.
«Мне сообщали, — вспоминал Сахаров, — что, узнав о моем выступлении на Общем собрании <...> Хрущёв был очень рассержен, топал ногами и отдал приказ председателю КГБ <...> подобрать на меня компрометирующий материал. Хрущёв якобы сказал: “Раньше Сахаров препятствовал испытанию водородной бомбы, а теперь вновь лезет не в свое дело”».
Лысенковцы, оправившись от поражения, также контратаковали. В августе того же года в «Сельскохозяйственной газете» вышла статья президента Академии сельскохозяйственных наук Михаила Ольшанского, в которой выступление «инженера Сахарова» было названо «клеветой». Это было первое негативное упоминание о Сахарове в советской печати.
Гнев Хрущёва распространился не только на Сахарова, но и на всю Академию наук СССР. Принятию жестких мер, которые нанесли бы удар по независимости самой Академии, помешало только состоявшееся вскоре, в октябре 1964 года, снятие Хрущёва со всех государственных постов.
В результате заговора партийной элиты к власти в стране пришел Леонид Брежнев.